Категория: Подростки

На город Ч-ц падал снег вперемешку с редчайшими осенними листьями, которые к этому времени ещё не успели все облететь. Он засыпал достаточно паршивую и запятнанную улочку, кружился в жёлтом свете редчайших фонарей, погребал под собой лежащую на обочине сбитую кошку. Было 11 вечера, и я пробовал добраться до проспекта, чтоб там сесть на автобус. Дорога вела меня мимо центрального городского парка. Я поднял голову и увидел на фоне неба неясные очертания чёртова колеса, из-за идущего снега казалось, что оно тихонько качается под порывами ветра. Когда-то в детстве я любовался, открывающимися с него, видами нашего городка. Почему-либо очень хотелось прыгнуть … Но позже я всё пореже и пореже стал бывать тут, парк приходил в запустение — перестройка подарила людям новые способности для культурного отдыха. На данный момент же я подразумевал, что в парке нет ни одной живой души, не считая, может быть, охранника либо маньяка, которые у нас в вологодских лесах водились в очень малом количестве. _Через несколько метров впереди в заборе показывалась выпиленная чьей-то рачительной рукою дыра. «Это судьба», — поразмыслил я и шагнул в неё. Презрев все преграды в виде зарослей кустарника, я прорывался к колесу. Его чёрная громадина уже нависла нужно мной. И самое необычное — оно вправду крутилось! Скрипели и стонали несмазанные механизмы, ещё более отчётливо слышимые в тиши позднего вечера. Я прошёл через открытую калитку на аттракцион и увидел то, чего меньше всего ждал узреть в этот момент — в круглой, открытой всем ветрам кабинке чёртова колеса посиживала женщина, либо даже быстрее девченка. С виду ей было около 16-ти лет. Я шагнул к ней и сел напротив, платформа подо мной качнулась и стала медлительно возноситься над миром вокруг нас. Я получил возможность подробнее разглядеть мою случайную попутчицу. Чёрное каре обрамляло её привлекательное, аккуратное лицо малость более белоснежное, чем у обыденных девчонок, волосы немного засыпаны снегом, одежку я не запомнил, в памяти остался только длиннющий красный шарф, обмотанный вокруг шейки и делавший её очень беззащитной и мягенькой. В довершение ко всему она рыдала. Некое время мы посиживали и молчком смотрели друг на друга. В конце концов я не выдержал и спросил:

— Почему ты плачешь?

— Так как мне обидно, — ответила она и слабо улыбнулась, — мне нередко бывает обидно в такое время, не обращай внимания.

Я изобразил на лице осознание.

— Означает, я оказался тут, чтоб тебя развеселить.

— Любопытно, как? — она приметно ожила и смотрела на меня ясными, чуток прищуренными очами. В этот момент мы достигнули верхушки. Ветер здесь был в особенности сильным. Он трепал её причёску и развевал шарф, делая похожей на малеханького царевича из книжки Экзюпери.

— Для тебя очень идут снежинки в волосах, — произнёс я.

Она вдруг встала, взяла меня за руку, подвела к краю платформы и облокотилась на достаточно слабое огораживание. Понизу, как в тумане, раскинулся парк, облагороженный выпавшим снегом. Малость в стороне от нашего аттракциона стоял маленький домик. Я вспомнил, что это, вроде, комната хохота, и здесь меня посетила блестящая мысль.

— Когда спустимся, пойдём в комнату хохота, — предложил я, — по идее, это должно быть самым весёлым местом тут.

— Да, мы будем хохотать! — вдруг внезапно воскрикнула она и оборотилась ко мне, — но нет времени ожидать, идём прямо на данный момент! прямо на данный момент!..

Мы подошли к границе, за которой начиналась пустота, отстегнули цепочку и, взявшись за руки, прыгнули вниз: По лицу стегнуло прохладным ветром. Ужаса почему-либо не было, только экстаз, переходящий в эйфорию. Её глаза горели, она очень сжимала мою ладонь и, кажется, что-то орала. Я плохо разбирал слова, шалея от чувства свободного падения. Причём, мы быстрее летели, чем просто падали. Нас несло прямо на дом, и я уже мог разобрать потрескавшиеся от времени узоры на стенках.

Земля приближалась. Нас протащило несколько метров по снегу. Ещё кое-где полминуты мы лежали обнявшись и приходили в себя, позже встали, поглядели друг на друга и рассмеялись. Было от чего — вся наша одежка стала белоснежной, в волосах запутались жёлтые и красноватые листья. Мы даже не стали отряхиваться, а прямо так направились к дверям, которые распахнулись от 1-го прикосновения. Как это ни удивительно, но снутри горел свет. На стенках висели изогнутые зеркала, отражая нас в самых невообразимых вариантах. На полу в самом углу комнаты стоял старый граммофон с истёршейся от времени золотой трубой. Моя новенькая знакомая подбежала к нему, крутнула пару раз ручку завода и опустила иглу. Завертелась древная пластинка, и из трубы вперемешку с хрипами и шипением полилась музыка юности наших прадедушек и прабабушек.

— Кстати, я так и не представилась, друзья зовут меня Винди, давай плясать, дай мне руку.

Я протянул ей руки, она схватила меня и потащила на середину комнаты. В такт музыке мы стали кружиться на месте, протянув друг дружке руки. Совместно с нами в зеркалах кружились ещё 10-ки пар неописуемых очертаний. Вокруг разносился её гулкий хохот. Музыка всё убыстрялась, мелькание в очах тоже. Шарф змеёй соскользнул на пол, куцее пальто, заляпанное снегом, полетело в сторону. Скоро из одежки на ней осталось только девственно белоснежное нижнее бельё и башмаки. Сначала я даже немного удивился от такового поворота событий, но уже через несколько секунд она впилась в мои губки поцелуем. Моя рука легла ей на грудь, другой я прижимал её к для себя. Она пробовала стащить через голову мой свитер, сразу с этим я расстёгивал её лифчик. Моим очам раскрылись две прекрасные девичьи грудки. Нельзя сказать, что они уже были, как у взрослой дамы, да и детскими именовать их язык тоже не поворачивался. Девченка легла на разосланное пальто, и я последовал за ней. Начав целовать её соски, я опускался всё ниже и ниже. Она развела ноги в стороны, я провёл языком по открывшемуся треугольнику трусиков. Она немного напряглась, выгнув спину, и придавила мою голову к собственной промежности. Трусики уже были влажными. Я отвёл их в сторону, открыв себе истекающее соком молодое влагалище шестнадцатилетнего сотворения. Даже если на нём что-то и росло, это было гладко сбрито. Я развёл пальцами её губы и поцеловал в засос. Позже прошёлся по всем складочкам и выемкам. Винди с силой прижимала моё лицо к собственной киске так, что клитор тёрся о мой нос. Её трясло, состояние было близко к обмороку.

Преодолевая сопротивление, я немного отстранился, освобождая место для манёвра. Мне казалось, что влагалище пульсирует в такт биению её сердца. Я облизал средний палец и медлительно ввёл его туда. Она уже издавна была не девственницей. Она вздохнула и ещё посильнее развела ноги. Я добавил 2-ой палец и стал медлительно водить ими в её пещерке. Она томно застонала и начала пощипывать свои соски. Я увеличивал темп и сразу голубил губками и языком её клитор, 2-ая рука гладила её замечательную персиковую кожу. В это время Винди вскрикнула и изогнулась, чуть не мостиком — она кончала, кончала длительно и прекрасно. В этот момент она была в особенности великолепна. С неё можно было писать картину. Она лежала бездвижно, разметавшись по полу, сочетая разврат с детской непорочностью. Внезапно распахнулась дверь, и в вовнутрь ворвался прохладный ветер. Снежинки залетали в комнату и опускались на тело Винди, не тая. Она не направляла на это ни какого внимания. Я лёг рядом с ней, обнял и желал согреть своим теплом:

Я очнулся в парке на лавке. Было уже далековато за полночь. Я пошёл по аллее, думая о том, что со мной вышло, и не сон ли это, но, чёрт возьми, даже если это и так, он чуть ли сотрётся …из памяти. Я уходил и у ворот обернулся вспять — на самом верху чёртова колеса вился знакомый красный шарф:

Ноябрь, 2002 год.